— Би ненавидит, когда у кого-то разлад в отношениях. Она ужасно любит всех мирить, но я была бы ей очень признательна, если бы она позволила мне самой со всем этим разобраться.

— У нее были добрые намерения. Тебе повезло, что у тебя есть сестра, которая так печется о твоем благополучии.

— У Зары тоже есть на все свое мнение, но она по натуре более мягкий человек. — В этот момент Тоуни вспомнила, как Наварр сказал ей, что у него никого нет из близких, и она от души ему посочувствовала. Иногда она расходилась во мнениях со своими родственниками, но рада была, что они есть в ее жизни. Ведь они всегда готовы были сказать ей правду и позаботиться о ней.

— А куда мы едем?

— Твоя сестра и ее муж были столь любезны, что предложили нам встретиться у них в доме. Нам с тобой надо где-нибудь поговорить без свидетелей, а я ужасно устал от гостиниц. Пора мне уже купить здесь дом или квартиру.

Тоуни была рада, что Би готова приютить их на время у себя в роскошном доме в Челси и что ей не придется везти его в свою ужасную квартирку. Наварр в своем сшитом на заказ костюме и ручной работы ботинках никогда не сможет расслабиться в таком окружении. А она хотела, чтобы он расслабился. Если у них будет ребенок, очень важно, чтобы их отношения стали более гармоничными.

Когда экономка провела их с Наварром в элегантно обставленную гостиную дома Би и Сергиоса, Тоуни с облегчением скинула туфли и, поджав ноги, уселась на софе. Ей вдруг стало наплевать на то, что она выглядит не самым лучшим образом в простой тунике и почти без макияжа. Какое это теперь имеет значение? Ведь она больше его не интересовала в этом смысле. Прошло три месяца с тех пор, как Наварр ушел от нее, не оглянувшись. Тот единственный телефонный звонок не считается — должен же он был узнать, беременна она или нет. Им тогда двигало чувство долга. Наверное, все это к лучшему, учитывая то, насколько они разные люди.

Наварр подивился тому, как легко и уютно Тоуни устроилась в комнате. Она не пыталась произвести на него впечатления, даже губы красить не стала. Он привык общаться с женщинами, в которых было меньше естественности, и ее непринужденность сильно его заинтриговала. Все равно помаде не суждено было долго продержаться у нее на губах. Он жадно окинул взглядом ее профиль, стройную фигурку и округлость живота. Его ребенок. Наварру показалось странным, что мысль об этом так его возбудила.

Тоуни раздумывала о сложившейся ситуации, стараясь быть честной по отношению к ним обоим. Их ребенок только осложнил роман, который уже закончился, и она должна сейчас сказать ему правду, чтобы они смогли договориться на условиях, которые устроили бы их обоих.

— Я хочу оставить этого ребенка, — прямо сказала она Наварру, не желая обсуждать с ним другие варианты. — Моя мать считает меня идиоткой. Она полагает, что то, что она меня тогда родила и стала одинокой матерью, сломало ей жизнь. Я это слышала тысячу раз, но я с ней не согласна. Может, это и незапланированный ребенок, но я уже его люблю, и мы справимся.

— Мне нравится твой оптимистичный настрой.

— Правда? — Она немного оттаяла, и на губах ее появилась едва заметная улыбка.

— Но, похоже, мы оба подходим к этому вопросу с точки зрения собственного нелегкого детства. Ни у кого из нас не было отца, и мы оба из-за этого страдали. Ребенку тяжело, когда у него только один родитель.

— Да, — с грустью согласилась Тоуни.

— Кроме того, воспитание ребенка ложится тяжелым грузом на плечи одинокого родителя. Твоя мать с трудом с этим справлялась, а в результате разочаровалась в жизни. А моя вообще не справилась со своими родительскими обязанностями. Наш личный опыт показал, как тяжело одному воспитывать ребенка, и я не хочу отстраняться и смотреть, как вы с нашим ребенком проходите через все это.

Тоуни удивило то, как глубоко Наварр понимает ее проблемы, а еще ее впечатлила его заботливость и готовность взять на себя ответственность за случившееся.

— Я не преуменьшаю старания своей матери, она сделала все, что могла, когда меня растила, но она и правда ожесточилась. Однако я считаю себя более практичной. И не тешу себя напрасными ожиданиями.

— Не думаю, что в твоем возрасте тебе стоит отказываться от надежд и ожиданий лишь из-за того, что тебе нужно будет заботиться о ребенке.

Тоуни усмехнулась:

— Давай будем реалистами.

— Именно потому, что я очень реалистично смотрю на жизнь и на то, какой она для тебя будет, я приехал сюда просить тебя выйти за меня замуж. Только брак позволит мне взять на себя ответственность за ребенка в полной мере, — спокойно и решительно сказал Наварр. — Вместе мы сможем больше предложить ребенку, чем если бы мы жили отдельно.

Тоуни была поражена. Такой вариант она даже не рассматривала. Она уставилась на Наварра, догадавшись по его поведению, что он серьезно обдумал этот вопрос.

— Ты не шутишь?

— Я хочу быть с тобой с той самой минуты, как этот ребенок родится, — признался Наварр. — И не желаю, чтобы другой мужчина занял мое место в жизни моего ребенка. Лучшим выходом для нас обоих будет пожениться.

— Но мы так мало знаем друг о друге…

— А разве это так уж важно? Думаю, намного важнее то, что нас сильно влечет друг к другу и что мы оба готовы взять на себя определенные обязательства, чтобы вместе растить нашего ребенка.

Тоуни была зачарована силой его убежденности. Она даже чувствовала себя виноватой, ведь она не подумала, что Наварр может чувствовать ответственность за ее благополучие и благополучие их ребенка. Она ждала, что он обойдется с ней так же, как ее отец обошелся с матерью, с презрением и негодованием. А он не бежал от тягот заботы о ребенке, он пытался с ней сблизиться, чтобы принять эту заботу на себя. Слезы облегчения покатились у нее из глаз. И она отвернулась в надежде, что он ничего не заметит.

— Что такое, дорогая? Я что-то не так сказал?

Тоуни улыбнулась сквозь слезы:

— Все нормально, дело не в тебе. Просто я плачу из-за каждой глупости. Наверное, это все гормоны. Мой отец ужасно обошелся с мамой, когда она сказала ему, что беременна, и, наверное, я подсознательно полагала, что ты поведешь себя так же. Мы оба виноваты в том, что строили неправильные предположения.

Наварр старался изжить циничные подозрения на ее счет. Внутри у нее потеплело от чувства, очень похожего на надежду. Она не обналичила его чек, не говорила о нем с прессой, в результате он готов вознаградить ее своим доверием. Теперь он обращался с ней уважительно. И не подвергал больше сомнению то, как был зачат их ребенок. И предложил ей обручальное кольцо как залог их нового совместного будущего.

Тоуни поняла, что ответит на его предложение согласием. Грешно будет хотя бы не попытаться ради их общего ребенка. Тем более что именно в этого мужчину, невзирая ни на что, она по уши влюбилась. Он был тем самым человеком, который заказывал ей потрясающие завтраки и восхищался ее аппетитом; все время спрашивал, не голодна ли она; тем, кто и глазом не моргнул из-за всех этих газетных откровений о ее прошлом и происхождении, а ведь они тогда находились среди законченных снобов. А еще он до нелепого ревновал, когда другой мужчина хотя бы смотрел на нее. И сделал так, что она впервые в жизни почувствовала себя неотразимой.

— Ты любишь детей? — коротко спросила она его.

Наварр рассмеялся:

— Я никогда об этом не думал. Но да, похоже, люблю.

Когда он вот так улыбался, мощь его харизмы многократно усиливалась, и сердце у нее начинало колотиться как бешеное, а дыхание перехватывало.

— Да, я выйду за тебя замуж, — сказала Тоуни по-французски.

— Ты художница. Я думаю, тебе понравится жить в Париже.

С ним все было так просто. В тот первый свой визит он настоял на том, чтобы назавтра вечером встретиться за ужином с ее матерью и ее бойфрендом в очень маленьком отеле. Сначала мать и дочь общались довольно скованно, но к концу вечера Сьюзен Бакстер отвела Тоуни в сторону.